CОЧИНЕНИЯ

Брату, рабу Божию Петру, Григорий, епископ Нисский

Если бы изрядствующих добродетелями нужно было бы награждать ценными предметами, то, как сказал Соломон, целый мир вещей оказался бы малым, чтобы стать равным твоей добродетели. Потому что уважение к тебе требует благодарности, которая дороже богатств. Но святая Пасха требует обычного приношения дара любви, и мы преподносим твоему велемудрию, о человек Божий, дар, который хотя и скуднее того, что достойно было бы тебе приготовить, однако не меньше того, что в нашей силе. Дар же этот есть слово, от нищеты нашего помышления, словно бедная одежда, не без труда сотканная. И хотя содержание этого слова многим, может быть, покажется дерзким, но не сочтут его несвоевременным.

Достойно уразумел Божие творение только один —сам воистину созданный по Богу и в образ Сотворшего преобразивший душу Василий, общий наш отец и учитель, который своим созерцанием сделал удобопонятным для многих высокое устройство вселенной и устроенный истинною премудростью Божией мир сделал ведомым для тех, кто его <св. Василия> знанием подводится к созерцанию.

Но мы, неспособные даже дивиться ему по достоинству, тем не менее задумали прибавить недостающее к рассмотренному Великим — не для того, чтобы подделкой опорочить его труд (ибо нельзя оскорблять его возвышенные уста, приписывая им наши слова), но для того, чтобы не думали, будто слава учителя оскудела в его учениках. Ведь коль скоро в Шестодневе недостает рассмотрения о человеке, а никто из учеников не приложил бы никакого старания, чтобы восполнить недостающее, то это легко могло бы подать повод к насмешкам над великой его славой— будто он не хотел, чтобы в самих слушателях его действовала разумевательная способность. Ныне же, когда мы по силе нашей дерзнули изъяснить недостающее, если в нашем слове сыщется что-либо не недостойное учения его, то это всецело должно быть отнесено к учителю; если же слово наше не достигнет высоты его созерцания, то он останется вне подобного обвинения, избегнув порицания за то, что он якобы не желал, чтобы у учеников появилось какое-то [собственное] разумение, а мы по справедливости, пожалуй, окажемся виноватыми в глазах ищущих повода для насмешек, коль в низменности сердца своего не вместили мудрости наставника. Но цель, предлежащая нашему созерцанию, отнюдь не мелкая, и ни одно из чудес мира не становится пред нею первым. Пожалуй, она больше всего познаваемого, потому что ничто другое из сущего не уподобляется Богу, кроме твари сей, человека. Потому, даже если слово наше получится намного ниже достойного, у благопризнательных слушателей готово нам извинение за говоримое. Ведь нужно, я думаю, из всего, относящегося к человеку, ничего не оставить неисследованным: ни того, что, как веруем, произошло прежде, ни того, что, как надеемся, обнаружится в будущем, и ни того, что созерцается ныне. Ведь старание наше окажется меньше обещанного, если, когда предлежит нам рассмотрение человека, мы упустим что-либо связанное с этим по содержанию. Но и то, что кажется в человеке противоположным — ведь не одно и то же произошло в нем изначально и ныне видится у его природы в качестве некоего неизбежного следствия, — следует нам связать между собой на основании указания Писания, а также на основании выводов, находимых путем рассуждения. Тогда все содержание нашего слова будет, пожалуй, показывать связность и упорядоченность того, что кажется противоположным, но [на самом деле] направлено к одной и той же цели, потому что божественная сила так находит надежду безнадежному и исход невозможному. Для понятности же мне показалось лучшим предложить тебе слово по главам, чтобы содержание всего сочинения можно было бы видеть вкратце по заголовкам отдельных глав.